Смеемся.

– Говорят, ей было всего пятнадцать, когда они поженились, – продолжает Сашка, – Она была дочкой ничем не примечательного коллежского секретаря, но очень красивая. Он увидел ее в своей лавке, когда пришел туда с инспекцией, и уже не смог не отпустить. И ничего ему не помешало. Ни разница в возрасте, ни в статусе.

– Вот, а говоришь, не бывает! – фыркаю, тыкая указательным носом Лютику в нос, – Своего три раза пра деда тоже считаешь улетевшим идиотом?

– Нет, это другое, – смеется Сашка, немного встряхивая меня в объятиях, – У них не было фейстайма, и трахнуться до свадьбы не давали. Какие еще у него были варианты?!

– О, боже! Лучше бы я этого не слышала! – толкаю его в грудь, пытаясь выпутаться из крепких рук.

Не дает, наоборот прижимает ближе, вдавливая в свое горячее сильное тело, целует в шею. Жмурюсь от того, как мне хорошо, дышу, уткнувшись носом в спортивную кофту. Это каких-то два параллельных диалога между нами. Вербальный и нет. И второй гораздо чище, ярче, откровенней. Слова лишь ширма, позволяющая сохранить хоть толику границ, заслонов, приличий.

– То есть вообще не допускаешь мысли, что сейчас он мог бы так же поступить? – шепчу, не отрывая лица от Сашкиной груди. Где-то прямо под моими губами за тканью, кожей, ребрами быстро колотится его сердце, – Может у него просто были сильные чувства? Была любовь, м? А ты просто непробиваемый черствый чурбан!

– Чувства… – хмыкает Сашка хрипло, зарываясь носом мне в макушку и нюхая волосы, – Кис…

Обрывает себя на полуслове. Я тоже молчу, прикрыв глаза. Покачиваемся чуть-чуть, обнявшись.

– Кис, – шепчет Саша едва слышно через несколько секунд, – Тех чувств, что я сейчас испытываю, импульсивному человеку было бы вполне достаточно для того, чтобы сделать то, о чем ты говоришь.

Щеки вспыхивают от в миг прилившего жара. Распахиваю глаза, уставившись на логотип на его кофте.

– Ты про что именно?

Нет, я прекрасно поняла, о чем он. Но хочется слушать. Еще и еще. И прямо, а не вот так… Пусть нормально скажет!

Но Сашка только смеется опять, зацеловывая меня.

– Ли-и-из, – угорает, – да вы не киса, Лизавета, вы- лиса.

Наклоняется к самому моему уху и начинает щекотно сладко нашептывать, гладя по спине все ниже и ниже.

– Хитренькая, очаровательная, хищная лисичка. С пушистым рыжим хвостом и манящей киской…

У меня лицо от подобных характеристик вспыхивает так, что, кажется, я готова освещать им пару соседних вагонов.

Теряюсь настолько, что в ответ выпаливаю ломким голосом совсем невпопад.

– Мне кажется, я в тебя влюблена.

Вечерний Питер встречает нас мокрым снегом и густыми сумерками. Сашка крепко держит мою руку в своей, пробиваясь сквозь неорганизованную вокзальную толпу. Мой дорожный чемоданчик жалобно стучит маленькими колесиками по слякотному тротуару, не поспевая за его размашистым шагом. Я же покорно почти бегу следом, ни на что не жалуясь. Внутри штиль как после долгой истерики, и лишь три слова плескаются на гладкой поверхности моей оглушенной души.

Я тебя тоже…

Я испытала такой взрыв счастья в ту секунду, что до сих пор отойти не могу. Реальность извне словно поблекла, не выдерживая конкуренции с моими внутренними ощущениями.

Он в меня тоже…

Взгляд упирается в широкую Сашкину спину в черной зимней куртке, ладошка влажнеет в его горячей крепкой руке. Вижу, как он, тормознув, поворачивает голову, озираясь и слегка хмуря светлые брови, и внутри столько щемящей трепетной радости, что даже близкая встреча с родственниками не пугает. Вранье перестало восприниматься как вранье, а лишь чуть горчит полуправдой. Да, жениться в мае мы не собираемся, но он – мой самый настоящий парень, которого мне совершенно не хочется скрывать. Сашка такой замечательный, что я плаваю в наивной уверенности, что это способен заметить даже мой твердолобый отец.

Маме я звонила перед тем, как мы с Сашкой сели в поезд, и в общих чертах обрисовала ситуацию. Её гробовое молчание на той стороне динамика немного напрягало, конечно, но, в общем, было вполне логичным и ожидаемым. Под конец она даже смогла выдавить из себя, что я знаю толк в сюрпризах и она за меня рада. Еще бы не таким похоронным тоном рада была, и вообще замечательно. С другой стороны, ей предстояло передать отцу, что я еду не одна, поэтому, возможно, на мне она просто тренировалась явить всю скорбь мира разом и в убойном количестве.

Когда подходим с Сашкой к крохотной платной парковке перед вокзалом, нам навстречу уже идет Тимур, еще один мой брат. Он без куртки, в одном худи с неприличной надписью и еще более неприличным жестом, по-армейски стриженным ежиком и горящими жгучим любопытством угольно-черными глазами, проедающими Сашку, который так и держит меня за руку, насквозь.

– Хай, систер! – Тим сгребает меня в объятия, пропитанные сигаретами и туалетной водой, но взгляд от Лютика даже и не думает отрывать.

Чуть шею не сворачивает, пялясь на него в упор, пока со мной нежится.

– Тимур, – отпускает меня и протягивает Сашке руку.

– Саша.

Пожимают, с интересом пялясь друг на друга.

– Я думал, у мамы чувство юмора просело, когда она выдала, что ты не одна. Но, похоже, это у тебя, Лиз. И чувство юмора, и самосохранения, – Тимур наконец поворачивается ко мне, криво ухмыляясь, а я в это время замечаю три сережки- гвоздика в его левом ухе. Оу, опять бунт, да?

– Нам ехать часа полтора, а батя уже за коньяк схватился. Приедем, он будет как раз в настроении знакомиться, – ведя нас к своей машине, вещает Тим дальше с довольной рожей, что мне точно достанется.

– А что, сережки по уставу можно? – в ответ ехидно выгибаю бровь.

– А я в увале, – скалится брат, – Погоди, у меня еще и пара новеньких тату есть. Правда, одну показать не смогу. Там место такое, что попахивает инцестом.

– Какая жалость. Ну хотя бы жду подробного описания. Только не места! – смеюсь.

Пикает сигнализация, джип рядом приветливо мигает фарами, Тимур открывает багажник и забирает Сашкину спортивную сумку и мой чемодан. Загружаемся сами. Мы с Сашкой, не сговариваясь, вместе залезаем на заднее пассажирское, на что брат недовольно свистит.

– Э-э! А я тут у вас что? Типа таксиста что ли? Кто- нибудь ко мне вперед сядет – нет?!

– Отстань! Зачем мы тебе?

Хватаю Сашку за руку и удерживаю рядом с собой, крепко переплетая наши пальцы. Лютик косится на меня, едва заметно снисходительно улыбнувшись.

– Поболтать, – палит за нами Тимур в зеркало заднего вида.

– А так разве поболтать нельзя?

– Наверно можно, – скептически хмыкает, выразительно скашивая глаза на наши соединенные руки. И хмурясь, добавляет, – Только не обниматься. Я не батя конечно, но все равно какой-то стрём.

Сашка крепко сжимает мою ладонь в своей, будто говоря, что отлично всё, а потом толкает плечом, чтобы отсела подальше. Со вздохом подчиняюсь, машина трогается.

– Ну, рассказывайте, – благодушно предлагает Тимур после оплаты парковки.

– Тебе чью версию? – интересуется, усмехнувшись, Лютик.

– Твою, чувак. Лизка у нас – известная сказочница.

***

Полтора часа по заснеженной, забитой вечером тридцатого декабря трассе пролетают незаметно. Напряжение в машине, едва ощутимое в самом начале, очень быстро трансформируется в беззаботное дружелюбное веселье. Сашка с Тимуром легко нашли общий язык, и почти всю дорогу в джипе стоял такой конский хохот, что, кажется, его даже слегка качало.

Впрочем, за Тима я и не переживала – практически мой ровесник, он был простым и веселым парнем, хоть и отличался заметной придурью, с которой никак не мог справиться наш отец, хоть и прилагал для этого по мне так чересчур много усилий.

Вообще в детстве Тимур был беспроблемным ребенком, физически развитым, упертым до невозможности, но способным держать себя в руках, скорее разумным, чем послушным. Серьезно занимался плаванием, успевал отлично учиться в начальной школе и не доставлял никому особых проблем.